Держись! — Василий Стодоля круто повернул руль. Всхлипнули тормоза. КамАЗ правым бортом чиркнул по скале. Левая кромка дороги у самых колес отвесно обрывалась вниз — из ущелья доносился глухой рокот Пянджа.

Я вцепился в поручень, напрягся, но смотрел не вперед, на дорогу, а вверх, на пыльные скалы,— надеялся увидеть остатки древних памирских оврингов. Ведь это из-за них я оказался на узкой горной дороге...

Путешествуя по Таджикистану, я немало слышал об этих опасных тропах на скалах. Сам расспрашивал о них геологов, пограничников, дорожников. Но все, словно сговорившись, решительно утверждали: да, раньше висячих троп было много и по Пянджу, и по Бартангу, и по Язгулему, а сейчас не осталось — везде дороги, тракты, кати себе по ним хоть в Ош, хоть в Душанбе. Но я продолжал поиски. Не верил, что дороги, которые когда-то связывали памирцев, могли бесследно исчезнуть. Так не бывает. Тропа, по которой однажды прошел человек, а за ним сотни других, не забывается. Позднее, в Душанбе, на страницах старых книг и трудов этнографов я нашел подтверждение этому. Но сейчас мне нужен был овринг. Хоть остаток, хоть кусок, на который можно было бы ступить ногой. «Путник на овринге, как слеза на реснице»,— твердил я восточную пословицу.

В Джеландах, когда я спустился с перевала Койтезек, мне неожиданно повезло. Геологи, с которыми провел несколько вечерних часов в каменной ванне, наполненной горячей водой из подземных источников, вдруг вспомнили, что видели остаток овринга неподалеку от Даштака. Этот кишлак расположен на тракте Хорог — Душанбе примерно в том месте, где в Пяндж впадает река Ванч, рожденная под языками ледника Медвежьего. Геологи советовали торопиться: не сегодня-завтра дорожники, расширяющие тракт, взорвут тропу...

И вот памирский шофер Василий Стодоля, лихо заломив шляпу, бросает КамАЗ в отчаянные виражи. Василий родом с Украины, кажется, из-под Полтавы. В пятидесятых годах служил на погранзаставах на Памире — карабкался по крутым склонам, переправлялся через реки, расчищал от обвалов и снежных заносов дороги. После службы, как ни тянуло домой, пересилило любопытство: как живут люди в горах, куда ведут дороги, уходящие за перевалы? Так и остался парень в Таджикистане. Женился здесь, освоился: на кручах рядом с облаками чувствует себя не хуже, чем в белобокой хате под полтавскими вишнями. Сейчас живет и работает в Душанбе. Впрочем, это не совсем точно: его рабочее место на горных дорогах республики.

С нами едет худощавый молчаливый Тилло Тиллоев. Тилло — памирец, работает учителем в кишлаке под Хорогом. Его воображение тоже, видимо, будоражат опасные тропы — овринги, коли взялся он быть моим добровольным попутчиком.

Сразу же за Ванчской «развилкой» — кишлак Даштак. Ущелье сузилось, скалы закрыли солнце. На афганской стороне на отвесной горной стене — отчетливый пунктир тропы-овринга. Ненадежное, хлипкое сооружение — с нашего берега даже без бинокля можно различить перекладины, подпорки, лесенки, вбитые в скалу сучья. Кажется, и младенца не выдержит, чихнешь — и рухнет все в реку. Но что это? По оврингу движется ослик с мешком на спине, за ним вышагивает старик в длинном халате и чалме. Идут спокойно, размеренно, не останавливаясь, не оглядываясь, будто под ногами не пропасть, не стремительная вода, а тенистый тротуар с журчащим по обочине арыком.

Ну а на нашей стороне? Шея занемела — сколько я ни всматривался в скалы над кабиной, даже признака старой тропы не увидел. Может, уже взорвали?..

На обочине, опершись о лопату, стоял дорожный рабочий в оранжевом жилете, старая выцветшая тюбетейка была сбита на затылок. Василий притормозил.

— Бобо, где у вас тут овринги? Рабочий долго не мог понять, что от него хочет веселый шофер в шляпе. Василий кивнул мне: мол, твоя забота, объясняйся сам. Я показал на афганский берег, стал на разные лады повторять «овринг», «рафак» (так еще на Памире называли эти тропы). Наконец рабочий оживился и протянул руку в сторону зеленого склона, который пучился буграми, поросшими редкими тутовыми деревьями, глинистыми выступами, скальными обнажениями. Далеко, почти под самым хребтом, в который упирался склон, белели домишки.

— Там, видишь... нет, смотри, еще выше... кишлак Пошхарв,— сказал он.— Ничего, вы молодые, крепкие, минут за двадцать добежите. Там и будет овринг. Он ведет в другой кишлак — Пшихарв. Иной дороги туда пока нет.

Мы с Тилло тут же отправились в путь. Василий наотрез отказался. «Мне и своего «бублика» хватает»,— проворчал он сердито и, прикрыв лицо шляпой, улегся на сиденье. До кишлака добрались минут за сорок (после «пробежки» рубашки были мокрые, будто все это время нас полоскал ливень). Низенькие домишки были в беспорядке разбросаны по склону — где нашлось удобное ровное место, там и селились люди. Между сложенными из плоских камней оградами земля была взбита копытами овец и коз. Приходилось прыгать по валунам, прижиматься к стенкам, обходя лужи.

Вокруг ни души. Наконец на высоком тутовом дереве мы заметили мужчину. Он ловко обрезал кривым ножом молодые побеги. Завидев нас, спрыгнул на землю. Поздоровался, прижимая руку к сердцу. Начались расспросы: кто такие, откуда... Ничуть не удивился, услышав про наше желание пройти по оврингу. Только подтянулся, посуровел.

— Там плохое место. Очень плохое. Многим на той тропе не повезло. Раньше по ней часто ходили. Сейчас легче стало, дорогу к нам снизу пробили. Но мы все равно следим за оврингом, почти каждый год ремонтируем. Зачем? Кому-нибудь да понадобится. Вот вам, например. Пшихарвцы еще по нему туда-сюда ходят, мы к ним в гости, случается, бегаем. Завтра, скажем, геологи забредут. Может, передумаете, не пойдете? Я вам все и так расскажу. Сейчас чай будем пить, лепешки есть, а там и плов поспеет...

Пока мы разговаривали, вокруг собрались ребятишки (восьмеро из них оказались детьми нашего собеседника, которому на вид было лет сорок, не больше). В их сопровождении и отправились мы к оврингу. Постепенно стайка редела — то один, то другой отставал, исчезал за забором. Когда добрались до скал, сопровождающих не осталось.

Меж тем тропинки, разбросанные по склону, влились в одну тропу. Она белела среди камней, рассекала травы и наконец вывела к почти отвесной стене. Тут же прижалась к ней, безропотно повторяя все изгибы и складки. Начался овринг. Я хоть никогда не видел его вблизи, но, сделав несколько шагов, почувствовал: иду по старой памирской тропе — все время хотелось придержать дыхание, очередной шаг делал, наблюдая, как сгибается в колене, вытягивается нога, левая рука невольно тянулась к выступам над головой. Через каждые два-три метра в трещины были вбиты толстые арчовые сучья. Концы их торчали над обрывом и издали были похожи на гитарные колки. Далеко внизу серебрилась нить пограничного Пянджа.

Поверх арчовых подпорок были уложены плоские камни. Сверху они были присыпаны землей. Давно, наверное, это сделали — у самой скалы и по кромке тропы образовался плотный дерн. Над обрывом в некоторых местах торчали кустики, пучки травы. Что я испытывал, идя по оврингу? Трудно передать. Нашел овринг, иду по нему. Вокруг дыбятся хребты. На их вершинах лежат белые чистые снега. Близко небо. Не видно даже птиц. Воздух сух, неподвижен, ни шелеста, ни шороха — все замерло. Кажется, на такой высоте жить можно только, не подавая голоса, затаившись. И вдруг — человек идет по своим делам, со своей земной ношей и земными заботами, по дороге, проложенной для него другими людьми. Человек не может стоять, он всегда должен идти, что бы ни было у него над головой, под ногами, впереди, за спиной...

Стена чуть отклонилась, стало как будто просторнее, светлее. Тропинка заплясала по травянистому склону. Мы пошли быстрее — торопились. Опять начались скалы. Овринг завис над обрывом. Арчовые подпорки стали попадаться чаще. В одном месте тропа сузилась до полуметра. Из-под ноги вдруг выскользнул камень — улетел вниз, будто ушел в темную воду. Я оглянулся. Тилло остановился перед выбоинкой.

— Прыгай!

Тилло грустно посмотрел на меня, дескать, не очень хорошо получается: ты прошел, а я — прыгай! Действительно, неловкая ситуация — мы ведь не на садовой дорожке, а на овринге. Внизу... Лучше об этом не думать. Как же все-таки быть?

Тилло отступил на шаг и легко перепрыгнул опасное место. Оглядел стенку, подергал один камень, другой — в общем-то все они сидели хлипко. Наконец мой спутник нашел подходящий — начал осторожно расшатывать его. Вытащил из гнезда и, присев на корточки, стал ремонтировать овринг. Выпрямился, смахнул с глаз черную прядь и кивнул — все в порядке, пошли дальше. За спиной я все время слышал его прерывистое дыхание и был спокоен. Когда друг идет за тобой следом, тропа кажется надежней...

Мы прошли еще немного и повернули назад. Обратно продвигались веселее. Василий спал на сиденье. Впереди еще была ночная дорога, камнепады, изрытые ручьями обочины, перевальные виражи, заснеженные склоны Хабу-Работа...

В Душанбе на широком пестром проспекте я попрощался со своими попутчиками. Но на этом не кончилось мое знакомство с памирскими оврингами. В Институте истории имени Ахмада Дониша, куда я зашел, надеясь отыскать в архивах сведения о старых дорогах на Памире, мне дали адрес старейшего этнографа Антонины Константиновны Писарчик. Я тут же, отложив все дела, поспешил к ней. Антонине Константиновне уже за восемьдесят, но она по-прежнему энергична, легка на подъем, любознательна. В квартире у нее целый музей (вся долгая счастливо и интересно прожитая жизнь!) — полки, шкафы были уставлены пиалами, чашами, блюдами, расписанными орнаментами, кувшинами различных размеров, фигурками из глины, табакерками из тыквы.

Как я ни горел желанием сразу засесть за книги (в соседней комнате ими были набиты стеллажи до самого потолка), хозяйка перво-наперво принялась поить меня душистым чаем — как известно, без него в Средней Азии не обходится ни одна серьезная беседа.

— Мне в пятидесятых годах пришлось пробираться по оврингу в Дарвазе,— осторожно поднося к губам пиалу, вспоминала Антонина Константиновна.— Километров двадцать, а то и все тридцать, шли мы по навесной тропе. До сих пор, как вспомню о ней, в жар бросает... Про те места сами горцы говорили: «Даже птица не может пролететь там». А с моим мужем академиком Михаилом Степановичем Андреевым — вот бы кто порассказал вам про овринги, он их все на Памире прошагал — однажды произошел такой случай. Было это в 1925 году. Шел он со своими спутниками из Язгулема в Рушан. Старик-язгулемец их предупредил, что тропу там давно не ремонтировали, никто не знает, в каком она состоянии. Михаила Степановича это не смутило. Отправились в путь, но на полдороге овринг вдруг оборвался. Пришлось столкнуть лошадей, спуститься по скалам и плыть по реке. Хорошо у них с собой были турсуки, кожаные надувные мешки, на которых горцы переправлялись через реки...

Передо мной на столе вырастала стопка книг. Антонина Константиновна то одну листала, то в другую всовывала чистый лист бумаги, то третью откладывала в сторону: «Вот здесь обязательно посмотрите... Эту книгу не забудьте полистать... А вот труд Андреева с моими дополнениями, сделанными уже после его смерти,— «Памирцы долины Хуф»,— тут вы много для себя интересного найдете».

И я искал. Изобретательными людьми были памирцы — чего только не придумали они, чтобы облегчить жизнь в суровых горах! В одной книге мое внимание привлек рисунок веера-опахала. Это был «бодбарак» — «приносящий ветер». Из помоста, нависающего над рекой, торчал шест. К нижнему его концу, который касался воды, прикреплялась вертушка, к верхнему привязывали кусок полотна. Быстрое течение горной реки вращало шест — в знойный день такое опахало приносило прохладу, отгоняло мух, комаров.

А прокладка дорог? Пожалуй, многое из опыта памирцев могли бы позаимствовать и современные строители. Вот как, например, памирцы соединяли берега реки. С двух сторон по берегам укладывали бревна, укрепляли их валунами. Поверх размещали следующий ряд бревен, концы которых торчали над водой. Опять сыпали камни и укладывали очередной ряд бревен, еще на метр-два нависающих над рекой. И так, пока не образовывался мост. Через широкие спокойные места переправлялись на плотах из турсуков.

Обустраивать овринги обычно выходили кишлаками. О тропах заботились и следили за ними, как за источниками, из которых брали воду для питья. Иногда на скалах перед началом тропы выбивали какую-нибудь надпись. Около селения Шидаз вблизи Рушана путники, отправляясь в дорогу, могли прочитать на камне слова, которые гласили, что овринг строили «люди Шидаза», и что-то вроде молитвы: «Я много, много помню о тебе (боже), не забудь и ты меня, пожалуйста, пожалуйста». Кстати, ставшая пословицей фраза «Путник на овринге, как слеза на реснице» тоже раньше была надписью над одной из опасных троп.

Как строили овринги? Основой многих навесных троп служили вбитые в трещины сучья крепких пород дерева, чаще всего арчи. Если не было возможности их переплести, вымостить плоскими камнями, дерном, то в отдельных местах к ним подвязывали бревна, по которым и перебирались. Иногда вместо бревен использовали плоские корзины с песком — по ним уже не шли, а прыгали.

Часто монолитная скала не давала возможности вбить в стену сук. Тогда овринг продолжался выше или ниже основной тропы. Приходилось строить дополнительные мостки, переходы, лестницы, или путники спускали поклажу и вьючных животных на веревках. Для удобства хождения по оврингам в особо опасных местах вбивали над головой палки, за которые можно было держаться.

Да, непросто было продвигаться по таким дорогам. От путников требовалась особая осторожность, сноровка, умение «чувствовать» тропу. Соответствующей была и экипировка. В дальнюю дорогу надевали специальные полусапожки, икры ног тщательно бинтовали — шаг должен быть твердым, уверенным и в то же время мягким, ощупывающим каждый камешек, выбоинку. Антонина Константиновна рассказывала, что однажды встретила в горах двух учителей, которые шли по ущелью в соседний кишлак, расположенный высоко в горах. На плечах у них болтались купленные в магазине туфли, а шагали они в кожаной обувке, которую изготовили местные умельцы.

У горцев, имевших дело с оврингами, выработался свой дорожный этикет. М. С. Андреев описывает случай, когда на тропе в верховьях Зеравшана встретились двое путников на ишаках. Животные не смогли разминуться на узкой тропе. Тогда их владельцы выбрали более старого и слабого ишака и столкнули его вниз. Стоимость животного оплатили пополам...

Долго я пробыл у Антонины Константиновны. Листая книги, все время возвращался мыслью к тому оврингу над Пянджем. Удастся ли мне когда-нибудь еще пройти по нему? Знаю: мне это очень будет нужно.

Памир

В. Супруненко, Журнал «Вокруг Света» №12 (2567) Декабрь 1987

С 1928 г. Академия наук СССР и ОПТЭ проводят под руководством Н. В. Крыленко и Н. П. Горбунова всестороннее изучение Памира и других неисследованных районов Таджикистана. Уже найдены ценные ископаемые: олово, золото, исландский шпат. Неизведанные области занесены на карту. Очередная экспедиция на Памир состоится в этом году.

Авторы настоящего очерка - участники нескольких экспедиций, альпинисты фототеодолитной группы таджикской комплексной экспедиции Академии наук.

Могучий, бурный Пяндж берет свое начало с вершин Гиндукуша и в озере Виктория. Извилистой лентой он прорезает дикие, неприступные горные области, образуя естественную и политическую границу советского Таджикистана с Афганистаном.

Своей жизненной силой Пяндж, орошая, делает плодородными множество долин Таджикистана и Афганистана.

В отвесных гранитах над самой рекой вьются узкие тропы, частью пробитые в скале, частью искусственно укрепленные над бездной. В расщелины скал вбивают под углом бревна, на которых делают настил из веток и деревьев, а затем посыпают их песком. Такие тропы называют оврингами.

Вся эта работа сопровождается огромными трудностями и большим риском для жизни. Нередко отважные строители погибают в водной пучине.

Хотя в горнам Таджикистане усиленно прокладываются шоссейные дороги и автомобили вступили в свои права, основное сообщение все же идет по оврингам на лошадях и ишаках.

К семи часам вечера мы под ехали к месту впадения Гунта в Пяндж. На той стороне реки раскинулся большой кишлак. Это был город Хорог, центр автономной Горно - Бадахшанской области, центр Западного Памира. Он весь утопал в зелени, и сквозь нее там и сям проглядывали белые европейские постройки с железными крышами. Это были здания исполкома, парткома, школы, больницы и пограничного поста. Переехав мост через Гунт и повернув вниз по течению, мы вскоре очутились в Хороге.

Хорог не слишком отличается от других таджикских кишлаков. Он почти весь состоит из тех же глиняных мазанок, окруженных такими же заборами. Изобилье зелени, тополя, фруктовые деревья. По узеньким улочкам снуют таджики пешком, верхом, на лошадях и ишаках. На весь город до последнего года имелись только один грузовичок и два трактора, доставленные сюда из Оша по еще недостроенному Памирскому тракту. В 1933 г. самая высокая в мире горная дорога вступила в эксплуатацию, и сейчас между Хорогом и Ошем налажено регулярное автомобильное сообщение. Оно, правда, поддерживается не круглый год, так как снега делают перевалы зимою непроходимыми. Но зато во все остальное время года можно в четверо суток доехать из Оша в Хорог, на что раньше требовалось около месяца. Центральная улица Хорога все же отличает его от других кишлаков. На ней много европейских зданий, где помещаются учреждения. Всюду электричество. На небольшой площади стоит памятник В. И. Ленину. Это место митингов, собраний и демонстраций. В клубе пограничного памиргкого отряда стоит пианино, правда, весьма расстроенное, но интересное по своему происхождению. По прихоти некоей музыкальной полковницы оно было принесено сюда из Оша на руках царскими солдатами. Несли его два лета, а зимовало оно по пути в какой-то киргизской юрте.

Сегодня из Сталинабада в Хорог прилетел самолет. Он сделал несколько кругов над городом, и на фоне голубого неба среди диких ущелий он был похож на огромного грифа, искавшего добычи. Путь из Сталинабада он проделал за час сорок минут на высоте 4 - 5 тыс. м. Между тем по оврингам необходимо на этот путь затратить 14 - 15 дней.

22 августа мы с облегченным караваном выехали из Хорога. Два дня ехали во относительно приличной тропе вдоль Пянджа. Река часто меняла свой облик: то сравнительно узкий (10 - 12 - метровый) поток, бушующий, пенящийся, сметающий все на своем пути, то широкая, лазурная, похожая на озеро река. Ландшафт самого берега тоже резко менялся. Цветущие кишлаки, окруженные тополями, густые заросли барбариса сменялись пустынями, каменистыми долинами, стесненными гранитными утесами, по которым вилась наша тропа.

Третий день пути. В середине дня, переправившись через небольшую боковую реку, снова попадаем на трудную извилистую тропинку. Затем густые, трудно проходимые заросли, и мы на берегу могучей реки Бартанг. Бартанг впадает с северо - востока в Пяндж и берет свое начало в интереснейшем озере Сарез. Озеро Сарез образовалось в результате происшедшего в Средней Азии в феврале 1911 т. сильного землетрясения. Центр землетрясения был на Памире. Огромная гора, обвалившись от подземных толчков, целиком похоронила под собой кишлак Усой и перегородила путь реки Мургаб. Величина завала была около 5 км в ширину и более 500 м в высоту. Громадные каменные глыбы были отброшены на несколько километров. Воды Мургаба оказались не в силах преодолеть эту могучую природную преграду и образовали озеро. Там, где раньше зеленели прекрасные пастбища с разбросанными киргизскими юртами и кишлаками трудолюбивых таджиков, теперь раскинулось громадное горное озеро. Оно получило название Сарез по имени кишлака, затопленного его водами. Крутые, неприступные скалы заковали новое озеро. Еще теперь в ясную, тихую погоду с берега виден под водой затопленный кишлак. Всего землетрясение разрушило и затопило 6 кишлаков, погибло 180 чел. и много скота. Впадающая с востока в озеро река Мургаб, вытекая с запада, соединяется с рекой Кударой и образует Бартанг. В узком ущелье Бартанга у самого впадения в Пяндж расположены два кишлака, а дальше видны суровые скалы. По Бартангу не пройти даже ишаку. Связь с внешним миром бартангцы поддерживают по узеньким пешеходным оврингам.

Мы остановились у того места, где Бартанг широк и быстр. Из - за глубины и стремительности течения через реку переправляются на верблюдах Мы рассчитывали застать здесь таджика - переправщика, но на берегу никого не оказалось, и наш караванщик решил переправиться на самой сильной лошади на тот берег за таджиками. После часа борьбы с водой он достиг. наконец, противоположной стороны. Скоро с того берега переправились таджики с тремя верблюдами, и мы, погрузив на каждого вьюк, начали переправу, беспокоясь за наше имущество. Пришлось переправляться немного выше, где река разбивалась на несколько рукавов. Через первый переправились довольно легко, но потом начались более глубокие и стремительные. Сидевшие на слабых лошадях вынуждены были дать повод таджикам, восседавшим высоко на верблюдах. Лошади сразу погрузились по брюхо в воду и с трудом боролись с течением. В некоторых местах они не достигали дна и плыли, несомые течением, широко раздувая ноздри, фыркая и мотая головами. Рев воды, заглушенные крики погонщиков верблюдов, стремительность потока - все это напрягало и без того натянутые нервы. Иногда кони совсем погружались в воду, и лишь поднятые вверх морды беспомощно метались над поверхностью. Для седоков это были особенно тяжелые минуты. Ноги приходилось освобождать из стремян на случай, если лошадь понесет и перевернет, с тем чтобы, оторвавшись от коня, уже своими силами добираться до берега. Но вот, наконец, все благополучно достигли берега.

Бартанг был побежден. Развьючив верблюдов и послав их за другой частью груза, мы занялись выжиманием и высушиванием наших насквозь промокших вещей.

За Бартангом начинались овринги.

Сначала они были низкие и в это время рода даже наполовину залитые водой. Путь преграждали скалы, врезавшиеся в реку. Они были совершенно отвесные, и карабкаться по ним над водой не было ми малейшей возможности. Сама же тропа упиралась в реку и, казалось, в ней пропадала. Приходилось по колено, а то и по пояс в пенящейся воде ощупью отыскивать узенькую тропку, притаившуюся под скалой. Коми шли очень (неуверенно и боязливо, рискуя на каждом шагу оступиться и сорваться в бурную реку. С верховыми дело обстояло еще сносно, но с вьючными совсем скверно. Вьюк задевал за скалы, сталкивая лошадь с тропы. Развьючивать лошадей и переносить трехпудовые вьючные чемоданы на себе в ледяной воде было делом чертовски трудными. Чтобы избежать этого, приходилось одному ехать впереди и держать вьючную лошадь за повод, а другому идти по воде и поддерживать ее за хвост. В одном месте все же не удалось удержать коня, и тот попал в воду. К счастью передний во - время укрепился и не отпустил повода, с огромными усилиями удерживая уносимое с грузом животное. Мы даже не сразу сообразили, как спасти ценный груз (инструменты и часть мануфактуры), но бывшие с нами два таджика в мгновение ока бросились в воду, привычными движениями освободили арканы, оттягивающие вьюк, и с нечеловеческими усилиями передали его в руки стоящим на овринге. Развьюченную же лошадь втянуть на берег оказалось уже легким делом. Как раз во время этой суматохи над нашими головами раздался шум мотора, и мы увидели самолет. Он плавно летел высоко над хребтами, ему были нипочем овринги.

Часто по дороге попадались кишлаки. Когда въезжаешь в эти таджикские селения, раскинутые под сенью гигантских тополей и ореховых деревьев, когда ешь свежие фрукты из здешних садов, совсем забываешь об окружающих тебя серых неприступных скалах и о том, что через несколько минут опять придется преодолевать надоевшие овринги.

За кишлаком Шид ущелье приняло совсем другой вид. Оно сузилось, скалы стали отвесное и напоминали неприступные стены бесконечного коридора. Пяндж из широкой спокойной реки превратился в узкий бурлящий поток, весь заваленный огромными валунами. Между каменными глыбами, то вверх, то вниз металась извилистая тропа, также заваленная камнями. Могучая река с трудом пробивала себе путь среди этих каменных гигантов, и потому ущелье шло все время зигзагами.

Сразу за кишлаком начались овринги. Первые два (были еще более или менее доступны, хотя вились очень высоко над рекой. Они были пробиты в скале и лишь изредка подперты бревнами. Но мучения наши начались тогда, когда мы подъехали к третьему оврингу. Он был чрезвычайно узок, шел на подъем, и скала, на которой он был закреплен, низко над ним нависала. Поэтому пришлось всех коней развьючить и груз таскать на себе.

Идешь по оврингу - камни из - под ног с 80 - метровой высоты с грохотом летят в пучину. Сам овринг качается, грузом задеваем за верх и бок скалы, и если бы не товарищ, поддерживающий сзади, давно бы полетел вниз. Иногда встречаются очень высокие овринги, даже четырехэтажные, вьющиеся зигзагами один над другим. Идешь по первому и опасаешься, как бы в тебя не угораздило «маленьким» камешком пудика в два со второго или третьего этажа, по которому идут товарищи, а то другой раз конь вместе с вьюком сорвется сверху и обрушится на путника. Часто овринги прерывались метра на 3 - 4, и противоположные стороны соединялись в этих местах бревнами - двумя, а иногда и одним. По двум бревнам лошадь, обвязанную арканами и поддерживаемую несколькими людьми, можно еще кое - как провести, но при наличии только одного бревна приходится развьючивать коня, спускать его в реку, вести по воде на веревке, а затем втаскивать опять на овринг. Вьюки же таскать или тянуть по бревнам. Чем дальше мы продвигались по Пянджу, тем овринги становились длиннее. Иногда они даже достигали длины 134 км. и таскать по этим оврингам вьюки на себе было изнурительнейшей работой.

В этой местности афганский берег реки ничем не отличается от нашего. Такие же скалы, изредка встречаются живописные кишлачки, расположенные большей частью около боковых речек. Крутые овринги вьются на большой высоте, порой исчезая от взора, порой появляясь внизу. Афганские овринги только пешеходные.

Когда наш самолет впервые прилетел в Хорог, афганцы убежали со своего расположенного напротив Хорога поста (Калай - Бар - Пяндж) и вернулись лишь через неделю, боязливо поглядывая на небо. Приняв самолет за что - то сверхъестественное, население близлежащих кишлаков в виде жертвоприношения зарезало целое стадо баранов.

Наконец 30 августа овринги кончились. За этот тяжелый восьмидневный путь мы проделали 130 км. Путь по Пянджу с караваном проделан был нами вполне благополучно. Мы не потеряли ни одного вьюка, хотя этот путь считался проходимым для караванов только со второй половины сентября. Вода в это время спадает настолько, что можно самые трудные места проезжать не по оврингам, а по реке.

Огромную помощь в этом переходе оказали нам сопровождавшие нас таджики. Если бы не они, то трудно сказать, какая часть нашего груза уплыла бы в Аральское море.

Ар. Поляков, Ст. Ганецкий, Журнал «Смена» №254, Февраль 1934